Книги Лимонова поразительны в своей безумной эклектике. Они удивительным образом сочетают в себе структуру классического русского романа с генримиллеровской эстетикой и битнической непосредственностью. Уютными соседями Лимонова на метафизической книжной полке могут быть как Чарльз Буковски, так и Иван Тургенев. И такое соседство совершенно точно никому не будет резать глаз и лишний раз открывать рот.
Лимонов — писатель абсолютно мирового уровня и вместе с тем вполне органичный русской литературной традиции. Слишком большой и слишком русский даже для Нобелевской премии. Но, к счастью, Лимонов не Алексиевич. Нобелевская премия ему всерьез не была нужна, как не нужна нелепая грамота от комсомольской ячейки за политически зрелую отработку социального заказа. Лимонов бы такой грамотой в лучшем бы случае подтерся. Так и Нобелевская премия по литературе сегодня сгодится исключительно для каких-то таких случаев. Ведь подобных Лимонову литераторов, да и вообще людей, среди наших современников в России сейчас просто нет и в обозримом будущем не предвидится.
Литература Лимонова по-хорошему проста и вместе с тем математически точна. В ней отсутствуют медитативные прустовские описания или неповоротливые толстовские предложения. В ней вообще нет ничего лишнего, напускного и искусственного. Это литература без литературщины, предельно конкретная, чистая и ясная, как лед под ногами майора.
При этом Лимонов выдающийся писатель-портретист. Об этом незаслуженно мало говорили при его жизни и почти не помнят после смерти. Серия «книг мёртвых» прекрасно раскрывает этот талант. Мёртвые лимоновские герои всегда предстают перед читателем в естественной своей наготе, красоте или уродстве, вне паутины моральных установок, художественных допущений и спекуляций. Именно столь трезвый, жесткий, а порой и жестокий подход вдыхает в них новую жизнь. Вечную жизнь вне времени, пространства и эпохи. Теперь Дед вместе со своими героями. И я боюсь, что даже на том свете им не спрятаться от его гнева.
К слову, об эпохе. Дед за свою долгую литературную жизнь сменил их несколько, и ему всегда удавалось быть не просто актуальным, но и самим нервом и приметой времени. Большинство его писателей-современников мало кому интересны вне исторического контекста, Лимонов же всегда был и будет интересен всем. Хотя бы возьмем его «харьковскую трилогию». Три разных Советских Союза, три разных социальных уклада и один Лимонов. Всегда на месте и всегда при деле. От малолетнего гопника с бритвой за голенищем до молодого провинциального поэта с претензиями на величие. При этом Лимонов не просто органичен окружающей действительности, но и находится в самом ее эпицентре, задавая темп и интонацию времени.
Дальше — больше. Заброшенный эмигрант в Нью-Йорке, модный литератор в Париже, защитник Белого дома в Москве, солдат в Югославии, ирредентист в Казахстане и политзек в “Саратовском централе” — это все один Лимонов, в котором с десяток сложносочетаемых литературных героев не только с легкостью уживаются друг с другом, но и вовсе покидают страницы книг, чтобы покорить Землю. Такой лихой материализации персонажа мог бы позавидовать сам Ницше, воспевший сверхчеловека, но проживший жизнь неудачливым калекой.
При этом особняком в литературном наследии Лимонова стоит фантастически плодотворный тюремный период. Как ни парадоксально, но это книги не про очередные пытки в застенках, хотя в России вокруг темы уже сложилась целая литературная традиция. Скорее они переосмысляют тюремный опыт и выходят далеко за границы уже сложившегося жанра. Это даже не разведка на фронтире, а полноценный скачок в дикое поле, где живут голодные суккубы, рождаются новые идеологии и гибнут мировые религии. При этом сама по себе проза Лимонова того периода искрится от безумной воли к жизни даже во мраке тюремной ночи, заманивая на свет души героев сквозь стены, решетки и двери.
Так, именно в тюрьме была написана “Другая Россия”, ставшая настольной книгой для сразу нескольких поколений нацболов, готовых сложить голову даже ради самых экзотичных идей. Это вообще родовая черта лимоновской литературы — обязательное и неуклонное преломление в реальности, где абсолютная гегельянская свобода и есть единственная возможная мера всех вещей.
Да, чуть не позабыл сказать о той самой книге, которая так возбуждает козье племя, как бы выразился ее автор. Так вот, “Это я, Эдичка” — это невероятно пронзительная и предельно жестокая книга о великой любви и космическом одиночестве. Книга, от которой нормальному человеку хочется выть и лезть на стену. И в этом заключается ее истинная прелесть и настоящая сила. Если вы это не поняли и не прочувствовали сразу после прочтения, и первый роман Лимонова вас разве что научил сосать хуй, то тут скорее проблема в вашей читательской оптике, чем в авторском таланте.
Так в чем же главное наследие Лимонова сегодня? Думаю, что это не литература и не политическая борьба. Лимонов слишком объемная фигура, чтобы ее свести к стопке книг на полке и паре-тройке удачных лозунгов. Лимонов — это целый мир, мир русского слова, рождающего не власть и не винтовку, но свободу, за которую не стыдно и умереть. И все мы должны его беречь. Лучшего русского мира сейчас для нас просто нет.
Постоянным жителем лимоновской вселенной я стал в 14 лет. Это была книга “Анатомия героя”. Она мне подарила первые осознанные смыслы и задала культурные векторы на многие годы. Благодаря ”Анатомии героя” я узнал как правильно любить и как последовательно ненавидеть. А это главные в жизни науки. Спасибо, Дедушка. И с днем рождения.
Об авторе
