Ночью приснилось, что был на рыбалке.
Длинное, метра четыре, удилище, из потемневшего от времени бамбука, незатейливый поплавок, деревянный пирс, чьи сваи облеплены водорослями, колышущимися под мерным качанием волн, яркое солнце и лёгкий теплый ветерок.
Я, пацан лет десяти-двенадцати, веснушчатый, с обгорелым носом, загорелый до черноты, сижу на горячих от июльского солнца досках и болтаю ногами в ожидании поклёвки.
Ловлю самую обычную в наших краях рыбу- бычка.
Днестровский бычок — это вам не гопник-карась, не ленивый карп (у нас говорят- ко́роп), не хищный судак и не быстрый лещ.
Бычок мал по сравнению с другой рыбой, но его достоинство в том, что клюёт практически всё время и везде. За короткое время, каких-нибудь пару часов, раньше можно было натаскать пару килограмм.
А дальше — хочешь, жарь, хочешь — суши́.
Жареный бычок — пескарик — пока он со сковородки, горячий- это такое лакомство, что невозможно остановиться, пока на тарелке есть еще хоть одна рыбка.
Просто хлеб и жареный бычок.
Самая любимая еда детства.
Быстро и сытно.
Вывалянные в муке и жареные до деревянной сухости в кипящем масле, тушки бычков упоительно пахнут.
Запах жареного бычка разносится в воздухе, окна, по причине жары открыты, и соседи водят носами, обоняя самый потрясающий запах детства — запах жареного бычка.
А можно бычка завялить.
Вкус вяленого бычка я понял позже, когда стал пить пиво.
В меру высушенный бычок невероятно вкусен, обладает специфическим, только ему присущим запахом и вкусом.
Этот привкус невозможно описать.
В нем смешано солнце, плеск волн, невероятные запахи цветущей бессарабской степи, соль лиманов и моря, чистейший воздух и легкий ветерок, что колышет травы на обрывистом берегу.
И это всё с пивом, представляете?
Упасть можно…
И вот, сижу я, пятидесяти шестилетний пацан на пирсе, и ловлю этого бычка…
Каждые полминуты — поклёвка.
Большие черные, подкаменные и светлые пескари, все крупные, как на подбор, сантиметров по двенадцать — пятнадцать, тянешь такого, он упирается и создаётся впечатление, что там, на другом конце лески, что-то огромное.
А в ведерке, сделанном из пятилитровой жестяной банки от томат-пасты, с приделанной проволочной ручкой, наполовину наполненном мутноватой лиманской водой, уже плещется десятка два крупных мурзаков, суля великолепный ужин.
Как говорил папа — «мелкую рыбу будем выбрасывать, а крупную складывать в баночку от майонеза».
Так это не за нас!
У нас в ведерке уже плавает полноценный ужин, и, подтянув готовые свалиться от голода шорты, сматываешь удочку, торопясь домой, потому что надо быстро поесть тех бычков, а после необходимо встретиться с пацанами со двора нашей пятиэтажки и обсудить с ними план набега на сады с еще до конца не созревшей кислятиной на ветках, что растет в частном секторе.
Непередаваемые эмоции. Вкус детства. Свободы. Солнца. И всё еще впереди. Целое лето. Вся жизнь.
Хороший, крепкий сон.
И проснувшись, еще минуту лежишь счастливый непонятно от чего, пока не осознаешь, что нет уже того папы, что уже далеко не двенадцать лет, да и бычка того уже нет в лимане, а то, что не потравили и не выловили промышленным способом, бычком назвать рука не поднимается.
Эх…
