Однажды я приболел.
Ничего особенного — просто, оказавшись в помещении в жаркий августовский день, не стоит становиться напротив кондиционера и стоять растопырив руки на манер пингвина на айсберге приговаривая «Ай, как хорошо!»
Ну, как болеют мужики, знают, наверное, все: сначала, лет до тридцати пяти, отношение к организму бросовое и наплевательское.
Тюк по пальцу молотком?
— Завяжи синей изолентой и работай дальше!
— Что там у тебя? Ногу оторвало?
— Да.
— Стать в строй! Шагом марш!
— Что??? Триппер? Само пройдет!
Нет существа, более крепкого, выносливого и безразличного к своему организму, чем молодой мужчина.
— Васька, тебя же трактор переехал! Скорая сейчас приедет!
— Некогда мне, я к Вальке на часок отлучусь, лады?
— Температура, говоришь? Налей воды в руку! Кипит?
— Никак нет!
— Стать в строй!
Эт, значится, пока молодой.
Однако, со временем, в мужчинах что-то ломается, и превращается такой железный человек в томно вздыхающую куклу, что лежит в комнате с занавешенными окнами и изводит окружающих просьбами и требованиями, выходящими за грань реальности.
— Катяяя! Кааатя! Кать, йоп твою мать!!!
— Чего тебе, горе моё?
— Хочу супчика из кукабары!
— Отстань!
— Ооооо, какая ты жестокая!
Температура 37.2° становится тяжелым и непреодолимым препятствием, надежно выбивающим главу семейства из рядов строителей семейного счастья.
Затребовав форель в белом вине и рябчика под брусничным вареньем, в очередной раз выслушав адрес, по которому мне стоит идти и представив процесс проникновения воочию, я понял, что за жизнь нужно бороться.
Патентованные лекарства едва справлялись, температура свирепствовала в районе тридцати семи и трех. В горле дрались ёжик с кактусом, в носу прорвало Асуанскую плотину.
Жизнь висела на волоске.
Путаясь в соплях и волоча отказавшие ноги, я на руках пополз на кухню, чтобы продолжить там борьбу за существование.
Не знаю, откуда у меня в памяти этот рецепт.
Возможно, мне его рассказала та молоденькая пастушка, что бегала ко мне в пещеру два раза в неделю, когда я, беглый ландскнехт- дезертир, прятавшийся в горах Северной Вестфалии, заболел, упав в воду во время переправы через бурный ручей.
А быть может, мне его поведал старый рыцарь-тамплиер, во время игры в кости в трактире » Устрица и Корона», когда мы с ним разыграли то кольцо, что подарил мне Уильям Маршал, друг и соратник Ричарда Плантагенета.
Как бы там ни было, я выполз на кухню, подвывая и закатывая глаза в предсмертной тоске, где под удивленным взглядом супруги очистил четыре большие луковицы. Затем, мелко искрошил их, сложил в пиалку, обрызгал уксусом и растительным маслом, и под тревожным взглядом супруги, становившимся все более и более озабоченным, начал в три горла молотить полученный продукт.
Вспомнил!
Вовсе не босой монах-францисканец, исповедуя меня, проткнутого копьем на турнире, устроенном в честь герцога Анжуйского, поведал мне этот незатейливый рецепт!
«Лук — от семи недуг» — вот что всплыло вдруг из глубин памяти.
Средство оказалось на удивление вкусным, но была побочка.
— Иди спать в беседку, — сказала жена.
— Ты своим выхлопом заменяешь дракона из своих дурацких рыцарских сказок, весь дом провоняешь луковым перегаром!
Но я ее уже не слушал.
Сыто урча, как молодой удав, я уполз в опочивальню, и стремительным домкратом уснул, чтобы проснуться совершенно здоровым.
Помогло лекарство-то!
За ночь фитонициды прочистили горло и носоглотку, и восстал я, яко птица Феникс, и снова готов к битве бобра со злом, но это уже совсем другая история…
